09.11.2024 10:03
Аналитика.
Просмотров всего: 3110; сегодня: 18.

Столыпинская аграрная реформа: как она не отменила революцию

Пётр Аркадьевич Столыпин и его реформы – одна из наиболее дискуссионных тем в истории России. Премьер стал символом «упущенного шанса» империи пройти мимо трагической и разрушительной революции в светлое капиталистическое завтра.

Последняя реформа в истории империи продолжалась до её падения, в то время как сам реформатор трагически погиб 5 (18) сентября 1911 года. Убийство Столыпина – повод сказать: если бы он остался жив, история пошла бы совсем иначе. Его реформы, и прежде всего аграрная, вывели бы Россию на путь модернизации без революции. Или не вывели бы?

При этом нужно учитывать, что реформа, которая носит теперь имя Столыпина, была разработана до его прихода к власти и с его гибелью не закончилась. Роль Петра Аркадьевича заключалась в том, чтобы запустить процесс, который продолжался и при других руководителях. То, что эта реформа могла дать – она и дала.

Кого делить: общину или помещиков?

Ключевая идея преобразования – разрушить крестьянскую общину, разделить её земли. Критика общины связана прежде всего с переделами земли, нарушающими священное право частной собственности, без которого для либерала эффективное хозяйство вряд ли возможно. Община считается экономическим тормозом, из-за которого русская деревня не могла идти по пути прогресса.

Но ведь треть бывших помещичьих крестьян перешла на подворное землевладение, и там переделы были остановлены. Что же они не вырвались вперед в производительности труда? В 46 губерниях, за исключением казачьих земель, в 1905 г. на общинном праве землей владели 8,7 млн дворов с 91,2 млн десятин. Подворное владение охватывало 2,7 млн дворов с 20,5 млн десятин.

Подворное землевладение не было более экономически прогрессивным, чем общинно-передельное, там также была развита чересполосица, «поземельные отношения отличаются здесь ещё большей запутанностью, чем в общинной деревне. Переход от традиционного трёхполья к более совершенным севооборотам для подворной деревни был даже более труден, чем для общинной». К тому же община определяла сроки сева и уборки, что было необходимо в условиях малоземельной тесноты.

«Даже чересполосица, возникавшая при переделах и сильно мешавшая крестьянскому хозяйству, преследовала всё ту же цель ограждения его от разорения и сохранения в нем наличной рабочей силы. Имея участки в разных местах, крестьянин мог рассчитывать на ежегодный средний урожай. В засушливый год выручали полосы в низинах и лощинах, в дождливый – на взгорках», – пишет известный исследователь общины П.Н. Зырянов.

Когда крестьяне не хотели проводить переделы, они были вольны их не делать. Община вовсе не была каким-то «крепостным правом», она действовала демократически. Переделы происходили не от хорошей жизни. Так, по мере усиления земельной тесноты в Черноземье вернулись земельные переделы, которые там почти прекратились в 1860–1870-е годы.

Говоря о роли общины в хозяйственном развитии, следует помнить, что она способствовала распространению трёхполья, причем ей «приходилось вступать в противоборство со стремлением некоторых хозяев, захваченных ажиотажем рынка, «выжать» из земли наибольшую прибыль. Ежегодное засевание всей пахотной земли, даже очень плодородной, приводило к её истощению». Также община содействовала внедрению органических удобрений, не только учитывая унавоживание почвы при переделах, но и требуя от общинников «землю удобрять назьмом». Некоторые общины с помощью земских агрономов переходили к многополью и травосеянию.

Реформы Столыпина были запущены в условиях революции. Историки указывают на неэкономические мотивы реформ: «К этому времени положение в деревне стало угрожающим, и в ликвидации общины правительство и помещичьи круги рассчитывали найти панацею от всех бед… Первоочередной, двуединой задачей реформы были разрушение крестьянской общины, придававшей крестьянским выступлениям определённую организованность, и создание крепкой консервативной опоры власти из зажиточных крестьян-собственников». Община казалась и громоотводом от помещичьего землевладения, на которое демократы указывали как на истинную причину отсталости аграрной сферы.

Преодолеть аграрный голод можно было, только решив две задачи: вывести из села в город и трудоустроить там лишнее население и в то же время увеличить производительность труда настолько, чтобы оставшиеся на селе работники могли обеспечивать продовольствием всё население страны. Вторая задача требовала не только социальных изменений, но и технико-культурной модернизации.

Она по определению не могла совершиться быстро, и даже при условии оптимальных социальных преобразований на селе для последующего скачка производительности труда требовалось время. Во второй половине XIX в. это время у России ещё было, а в начале ХХ в. уже нет – революционный кризис надвигался быстрее.

В условиях острой нехватки земли для решения аграрной проблемы требовалась фора по времени, и её мог дать раздел помещичьих земель. Но долгосрочного решения проблемы не мог гарантировать ни он, ни переселенческая политика, для которой в реальности в России были очень небольшие возможности.

Народнический автор Н.П. Огановский, оценивая результаты раздела помещичьих земель после революции 1917 г., утверждал, что уже до неё крестьяне контролировали половину бывших помещичьих земель в виде купчей и арендованной. В результате раздела земель надел на одного едока увеличился с 1,87 до 2,26 десятины – на 0,39 десятины, а без учёта арендованной – 0,2. Это означает расширение крестьянских наделов на 21 % (11 % без учета арендуемой земли) при одновременном снятии пресса арендных платежей. Это – заметное улучшение. Уровень жизни крестьян явно выигрывал от отмены арендных платежей и расширения наделов, пусть и скромного. Проблемы низкой производительности труда и нехватки земель это не снимало, но давало «передышку», которую можно было использовать для решения задач интенсификации производства. У Столыпина не было возможности получить такую передышку, так как он стоял на страже помещичьей собственности.

Известный петербургский историк Б.Н. Миронов, положительно относящийся к реформам Столыпина, считает ошибкой Временного правительства отказ от быстрого распределения помещичьих земель (и с этим трудно не согласиться). Но тем более нужно признать этот отказ недостатком аграрной политики Столыпина. В его случае это была не ошибка – он просто не мог покуситься на привилегии аристократии.

Масштабы перемен

9 ноября 1906 г. был принят указ, который (формально в связи с прекращением выкупной операции) разрешал крестьянам выделять своё хозяйство из общины вместе с землёй. Указ Столыпина, подтверждённый законом 1910 г., поощрял выход из общины: «Каждый домохозяин, владеющий надельной землей на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в собственность причитающейся ему части из означенной земли».

Если крестьянин продолжал жить в деревне, его участок назывался отрубом. В случае согласия общины участки крестьянина, разбросанные по разным местам, обменивались так, чтобы отруб стал единым участком. Крестьянин мог выделиться из деревни на хутор, в удалённое место. Земля для хутора отрезалась от угодий общины, что затрудняло выпас скота и другую хозяйственную деятельность крестьянского мира. Таким образом, интересы хуторян (как правило – зажиточных) входили в конфликт с интересами остального крестьянства.

Крестьяне беспередельных общин, где переделы земли не проводились после 1861 г. (подворники), автоматически получали право на оформление земли в частную собственность.

В деревнях, где крестьяне прежде уже прекратили переделы земли, почти ничего нового не произошло, а в селениях, где община была сильна и экономически оправданна, возникали конфликты между общинниками и выделившимися из общины крестьянами, на стороне которых выступали власти. Эта борьба отвлекла крестьян от действий против помещиков.

Постепенно (уже после смерти Столыпина) реформа вошла в более спокойное русло. Если до реформы 2,8 млн дворов уже жило вне передельной общины, то в 1914 г. это число выросло до 5,5 млн (44% крестьян). Всего из общины вышло 1,9 млн домохозяев (22,1% общинников) с площадью почти в 14 млн десятин (14% общинной земли). Еще 469 тыс. членов беспередельных общин получили акты на свои наделы. Было подано 2,7 млн заявлений на выход, но 256 тыс. крестьян забрали свои заявления. Таким образом 27,2% из тех, кто заявил о желании укрепить землю, не успели или не смогли этого сделать к 1 мая 1915 г. То есть даже в перспективе показатели могли увеличиться разве что на треть. Пик подач заявлений (650 тыс.) и выхода из общины (579 тыс.) приходится на 1909 г.

Из общины не стали выходить и 87,4% хозяев беспередельных общин. И это не удивительно. Сам по себе выход из общины, даже беспередельной, создавал для крестьян дополнительные трудности без очевидного немедленного выигрыша. Как пишет А.П. Корелин, «дело в том, что само по себе укрепление земли в личную собственность в хозяйственном плане не давало «выделенцам» никаких преимуществ, ставя общину зачастую в тупиковую ситуацию… Производство единоличных выделов вносило полное расстройство в земельные отношения обществ и не давало каких-либо преимуществ выходившим из общины, за исключением, может быть, желавших продать укрепленную землю». Хозяева теперь мешали друг другу в работе из-за чересполосицы, возникали всё большие проблемы с выпасом скота, и приходилось больше тратиться на фураж.

Преимущества должны были возникнуть при выделении на хутора и отруба, но этот процесс землеустройства в условиях малоземелья был очень сложен и куда более скромен по масштабам. Пик заявлений о землеустройстве приходится на 1912–1914 гг., всего было подано 6,174 млн заявлений и землеустроено 2,376 млн хозяйств. На надельных землях создали 300 тыс. хуторов и 1,3 млн отрубов, которые занимали 11% надельных земель, а вместе с укрепившими землю подворниками – 28%.

Землеустроительный процесс мог продолжаться и дальше. К 1916 г. была закончена подготовка землеустроительных дел для 3,8 млн домохозяйств площадью 34,3 млн десятин. Но возможности улучшать положение крестьян даже с помощью такого межевания в условиях земельной тесноты оставались незначительными.

«Можно предположить, что, освободившись от предпринимательских и пролетарских слоёв, община несколько даже стабилизировалась». Она сохранилась в качестве «института социальной защиты» и сумела «обеспечить в определённой мере хозяйственный и агрикультурный прогресс», – заключили известные исследователи реформ Столыпина А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло. Более того, «немецкий профессор Аухаген, посетивший в 1911–1913 гг. ряд российских губерний в целях выяснения хода реформы, будучи её приверженцем, все же отмечал, что община не является врагом прогресса, что она вовсе не противится применению усовершенствованных орудий и машин, лучших семян, введению рациональных способов обработки полей и т.д. К тому же в общинах к улучшению своего хозяйства приступают не отдельные, особенно развитые и предприимчивые крестьяне, а целиком вся община».

«Накануне Первой мировой войны, когда в крестьянский обиход стали входить жатки, многие общества оказались перед вопросом: либо машины, либо прежняя мелкополосица, допускавшая только серп. Правительство, как мы знаем, предлагало крестьянам устранить чересполосицу путем выхода на хутора и отруба. Однако ещё до столыпинской аграрной реформы крестьянство выдвинуло свой план смягчения чересполосицы при сохранении общинного землевладения. Переход на «широкие полосы», начавшийся в первые годы ХХ в., продолжился и позднее», – пишет П.Н. Зырянов.

Администрация оказывала противодействие этой работе, так как она противоречила принципам столыпинской реформы, решая проблему чересполосицы иначе и часто более эффективно – ведь «укреплённые» наделы мешали укрупнению, и власти запрещали его, даже когда сами хозяева наделов не возражали. «В приведённых случаях мы видим столыпинскую аграрную реформу с малоизвестной до сих пор стороны, – суммирует П.Н. Зырянов. – Считалось, что эта реформа, несмотря на свою узость и, несомненно, насильственный характер, всё же несла с собой агротехнический прогресс. Оказывается, что насаждался только тот прогресс, который предписывался в законах, циркулярах и инструкциях. Насаждался сверху, не очень считаясь с обстоятельствами (например, с тем, что не все малоземельные крестьяне готовы выйти на отруба, потому что это усиливало их зависимость от капризов погоды). А тот прогресс, который шёл снизу, от самого крестьянства, чаще всего без колебаний пресекался, если он так или иначе затрагивал реформу».

Не случайно на Всероссийском сельскохозяйственном съезде 1913 г., собравшем агрономов, большинство остро критиковало реформу, например, так: «Землеустроительный закон выдвинут во имя агрономического прогресса, а на каждом шагу парализуются усилия, направленные к его достижению». Земства в большинстве своём вскоре также отказали в поддержке реформе. Они предпочитали поддерживать кооперативы, основанные не на частной собственности, а на коллективной ответственности – как общины.

Чтобы уменьшить остроту «земельного голода», Столыпин проводил политику освоения азиатских земель. Переселенчество происходило и раньше – в 1885–1905 гг. за Урал переселилось 1,5 млн человек. В 1906–1914 гг. – 3,5 миллиона. 1 млн вернулся, «пополнив, видимо, пауперизированные слои города и деревни». При этом и часть оставшихся в Сибири не смогла наладить хозяйство, но просто стала здесь жить. Переселение в Среднюю Азию было связано с большими трудностями из-за климата и сопротивления местного населения.

«Переселенческий поток направлялся почти исключительно в сравнительно узкую полосу земледельческой Сибири. Здесь свободный запас земель скоро оказался исчерпанным. Оставалось или втискивать новых переселенцев на занятые уже места и заменять один перенаселённый район другим, или перестать смотреть на переселение как на средство облегчения земельной нужды во внутренних районах России».

Последствия

Результаты аграрной реформы Столыпина оказались противоречивыми. Прирост сборов основных сельскохозяйственных культур в годы реформ снизился, еще хуже ситуация была в скотоводстве. Это неудивительно, учитывая раздел общинных угодий. «В экономическом плане выдел хуторян и отрубников часто был связан с нарушением привычных севооборотов и всего сельскохозяйственного цикла работ, что крайне отрицательно сказывалось на хозяйстве общинников». При этом, благодаря поддержке чиновников, выделяющиеся могли получить лучшие земли. Крестьяне протестовали против «закрепощения земли в собственность», на что власти могли ответить арестами.

Протесты вызывали и спровоцированные реформой действия горожан, потерявших связь с деревней, а теперь возвращавшиеся, чтобы выделить и продать надел. Община и раньше не могла остановить крестьянина, решившего уйти в город. Но она и сохраняла землю за теми, кто решил остаться на селе и обрабатывать её дальше. И в этом отношении столыпинская реформа внесла очень неприятное для крестьян нововведение. Теперь бывший крестьянин мог эту землю продать. Уже потерявшие связь с землёй бывшие крестьяне возвращались на время, чтобы «укрепить» (один корень с крепостничеством), отрезать от крестьян часть земли. Более того, возможность продать свою часть бывшей крестьянской земли и получить таким образом «подъёмные» привела к тому, что столыпинская реформа усилила приток населения в города – явно к тому не готовые. Деньги, вырученные от продажи надела, быстро кончались, и в городах нарастала маргинальная, разочарованная масса бывших крестьян, не нашедших себе места в новой жизни.

Оборотная сторона столыпинской аграрной политики и её результативности – голод 1911–1912 годов. Крестьяне в Российской империи периодически голодали и раньше. Столыпинская реформа не переломила ситуацию.

Усилилось расслоение крестьянства. Но Столыпин ошибся в своих надеждах на то, что зажиточные слои станут союзниками помещиков и самодержавия. Даже сторонник реформ Столыпина Л.Н. Литошенко признавал: «С точки зрения социального мира разрушение общины и обезземеление значительной части её членов не могло уравновесить и успокоить крестьянскую среду. Политическая ставка на «крепкого мужика» была опасной игрой».

В 1909 г. в России начался экономический подъём. По темпам роста производства Россия вышла на первое место в мире. Выплавка чугуна в 1909–1913 гг. увеличилась в мире на 32%, а в России — на 64%. Капиталы в России выросли на 2 млрд руб. Но в столыпинской ли реформе дело? Государство размещало на заводах крупные военные заказы — после Русско-японской войны Россия более тщательно готовилась к новым международным конфликтам. Предвоенная гонка вооружений способствовала ускоренному росту тяжёлой промышленности. Опережающие темпы роста определялись тем, что Россия проходила фазу промышленной модернизации, располагала дешёвой рабочей силой, что было оборотной стороной крестьянской бедности. Предвоенный рост длился не дольше, чем обычный экономический цикл подъёма, и нет никаких доказательств, что такой «столыпинский цикл» мог длиться много дольше, чем обычно, и не завершился бы очередным спадом.

В общем, результат реформ Столыпина, как бы к ним ни относиться, весьма скромен. Разрушить общину не удалось. Воздействие на производительность сельскохозяйственного производства оказалось противоречивым. Во всяком случае, системного выхода из аграрного кризиса реформа не дала и при этом несколько усилила социальную напряжённость в городах.

Реформа такого масштаба и направления не могла всерьёз изменить траекторию, которая вела империю к революции.

Но сама эта революция могла осуществиться очень по-разному. Однако тут уж дело не в столыпинской реформе, а в мировой войне.

Изображение (фото): Дзен

Исторические события:

Участники событий и другие указанные лица:

Столыпин Пётр Аркадьевич, российский государственный деятель, статс-секретарь Его Императорского Величества, действительный статский советник, Гродненский и Саратовский губернатор, министр внутренних дел, председатель Совета министров, член Госсовета РИ.